Граммофон скрипуче крутит пластинку. Мелодия тянется медленно, выдавая причудливый дуэт саксофона и скрипки. За окном медленно опускается темная ночь.

Комната освещена желтым светом. Сегодня посетителей необыкновенно мало — поэтому Мамочка без зазрения совести забирает Иволгу к себе в кабинет. Иволга приносит с собой бутылку отменного вина; чей-то подарок. Мамочка достает из ящика стола сигареты Найтингейл.

Мамочка выглядит уставшей. Праздная жизнь отпечатывается в седине волос, в глубоких морщинах у вечно улыбающихся губ; в теряющем женские очертания одряблевшем теле; во взгляде, растерявшем всякую хищность.

— Как идут дела, Мамочка? — спрашивает из вежливости Иволга.
— Вычеркнула лорда Ривая из списка наших гостей, — ее голос низкий и слегка хрипит. — Но ты уже наверняка знаешь, почему.

Иволга знает, она видела синяки, окольцовывающие шею бедной Мэри, видела полопавшиеся сосуды в ее глазах.

Мамочка велит раздеться. Иволга скидывает легкое платье, наполняет вином бокалы и ложится на обшитую бархатом тахту. Мамочка смотрит, в последнее время только смотрит. Зажигает сигарету. Опустошает бокал.

Иволга останавливается на втором; Мамочка пьет до тех пор, пока вино не заканчивается. Комната наполняется табачным дымом.

Сегодня особенная ночь. Внешне — такая же, как остальные, но это обманчиво. Иволга запретила Роберту приходить сегодня. Нельзя, чтобы кто-то ее отвлек.

Мамочка сначала притоптывает в такт мелодии, потом начинает качаться ее голова, рот расплывается в улыбке.

— Потанцуй со мной, — полу просьба-полу приказ. — Я так люблю эту композицию.

Иволга танцует. Иволга делает все, что она скажет. Мамочка слишком пьяна, чтобы замечать нескрываемую сталь во взгляде воспитанницы.

Они покидают "Утопию" через задний ход. Иволга, одетая в строгое платье и широкополую шляпу, поддерживает шатающуюся Мамочку. От них на метр разит резким запахом табака.

Иволга ведет Мамочку в условленное место, избегая главных улиц развлекательного квартала. Ночь выдалась на удивление теплой, воздух — живительно влажен после спертости кабинета.

Мамочка бормочет что-то, оглядывается по сторонам пустым взглядом, но идет, не упираясь.

Отредактировано Присцилла Эдельвуд (2020-03-28 00:03:22)

Мамочка тяжелая. Она мотается из стороны в сторону, тянет вниз, цепляясь за руку Иволги, как за единственный оплот стабильности. Пожалуй, в данный момент, так оно и есть.

Мамочка утратила свой острый ум — сказался возраст ли, или сытая жизнь. Из лисицы она превратилась в наседку без цыплят.

Мамочка скулит, и Иволга шикает на нее, ведь им не нужны ни лишние глаза, ни лишние уши. В случае чего шляпа скроет ее лицо в тени, но риск остается риском. Сегодняшнее происшествие должно выглядеть роковой случайностью. Когда Иволга думает об этом, ее нутро холодеет. Вот она сейчас, теплая, живая — перед глазами стоит образ ушедших лет. Только музыка та же. И сигареты.

А через, всего лишь, двадцать минут...

Иволга замечает моргнувший огонек сигареты во тьме и останавливается, вглядываясь во мрак. Они условились встретиться здесь — так Кацерис ли это стоит там, притаившись?

— Кацерис? — Иволга стоит, вытянувшись струной. Мамочка болтается где-то сбоку. Кожа у Иволги бледная, губы потеряли свой цвет. Взгляд мечется из стороны в сторону. — Не прячься, в этом нет смысла.

Иволга надевает на себя мягкую улыбку, такую знакомую, такую теплую. Кацерис не тронет. Псы кусают лишь тогда, когда у них отбираешь кость. Иволга наоборот, кость принесла.

— Иволга, когда мы придем? — Мамочка растягивает слова, с трудом шевеля губами. Иволга молчит. Смотрит в темноту, ожидая ответа. Ожидая услышать знакомый голос, не скупой на крепкое словцо. Иволга волнуется не оттого, что там, напротив — чужак.

Она боится того, что сама придумала. Того, что будет сделано чужими руками.

Когда из тени все же выходит Кацерис, Присцилла нервно вздыхает. Волосы огненно вспыхнули на свету, в глазах - игривые искорки. Ей весело. В таких ситуациях ей всегда весело.

В отличие от Присциллы.

Все, что она проворачивала раньше - мелкие шалости. Подсыпать в чужую еду немножко порошка, от которого сильно тошнит, чтобы встретить важного гостя вместо другой девочки. Поддразнить влиятельного человека и выманить у него сведения, о которых просила Мамочка. В конце-концов, вить из Роберта веревки. От этого никто не умирал.

Присцилла отдирает от своего плеча Мамочкины руки и отступает на два шага назад. Еще не хватало запачкать платье.

Мамочка, так и не дождавшись ответа, смотрит на Кацерис, покачиваясь на месте. Она будто бы что-то понимает, и брови ее хмурятся. На секунду в ней проглядывает былая сила, когда она говорит:

- Не смей меня трогать! - но твердость голоса смазана выпитым вином, а взгляд из жесткого быстро становится напуганным.

Присцилла закусывает губу. Мамочка стоит к ней спиной, не оборачивается. Через ее плечо она заглядывает в глаза Кацерис.

- Да, это нужно сделать, - слова палача. - Ты помнишь, о чем мы договаривались.

Один-два пореза, без фанатизма. В шею или сердце. Никаких выпущенных кишок и выдавленных глаз. Все нужно сделать тихо.