месяц теней, 310 / облачно и туманно на протяжении месяца В промежуток с двенадцатого по пятнадцатый день месяца теней по Энклаву разнеслись тревожные слухи: Ллойда Оукмана нашли мёртвым. Хоть жандармам и было поручено удушить новости эти в зародыше, всё равно сыскались те, кто докопался хотя бы до половины правды и разнёс её по городу как болезнь. Ллойда Оукмана обнаружили в главной зале борделя «Повешенный» в самом ироничном положении — с петлёй на шее.

Энклав

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Энклав » Канцелярия Дома Скорби » Элизабет Фишер, 26 лет


Элизабет Фишер, 26 лет

Сообщений 1 страница 3 из 3

1

ЭЛИЗАБЕТ ФИШЕР Aut cum scuto, aut in scuto.


https://sun9-15.userapi.com/c855524/v855524618/1f2cb6/YmBDpI9ypsI.jpg

то, как вы известны: фригидная/ядовитая сука, беловолосая бестия. Дурочка Вильгельма;
возраст: 26 лет;
род занятий, класс: официально: секретарь и правая рука Вильгельма Овертона. Не официально - соучастник, личный ежедневник, картотека архива жандармерии, медицинский справочник Вильгельма Овертона; служащий.
сложность: высокая;
механика случайностей: 45;
отличительные черты: lady Maria/The Doll (Bloodborne).
Из чего же состоит леди в жандармерии? Из крепкого тела, рельефных мышц, внушительного роста. Из прямой осанки и уверенной походки ловкого фехтовальщика. Из пробивного характера. Из глухой черной формы с портупеей. Из длинных косы и челки, постоянно застилающей глаза. Из глубоких теней под глазами. Из тонких черт лица, почти по линейке отмеренных. Из мягкого, мелодичного голоса, которым порой озвучиваются отнюдь не мягкие фразы. Из сдержанных жестов, но богатой мимики. Маски леди Фишер носит не только в ночное время: в арсенале Лизы множество улыбок, которыми она пользуется всё чаще, чем саблей, а взглядом из под ресниц ловко парирует. Ведь леди в жандармерии это в первую очередь леди. А потом уже стальная расчетливая несусветная сволочь, фехтовальщик, слуга закона, помощник-секретарь, тупая блондинка и далее по списку.

ИСТОРИЯ ПЕРСОНАЖА
Cogito ergo sum

-Иногда мне кажется, что я схожу с ума, - прозвучал мягкий голос из фонографа. И даже помехи самого прибора привносили некий шарм в него, –Иначе чем оправдать то, что я сейчас записываю? Нормальные люди пишут о таком в дневнике, но мне хочется услышать, как звучит эта история со стороны. Моя мать говорила, что нужно прислушиваться к себе и к своему сердцу, так что, можно сказать, я сейчас следую её совету. Хотя говорила она многое. Например, что у неё лучше всего получается быть женой обеспеченного служащего, когда у неё спрашивали про профессию. И видимо, она решила, что и моя роль в обществе будет именно такой.

Тихий смешок, такой, каким обычно заменяют огромные фразы, не в силах подобрать подходящих слов. По крайней мере, приличных.

- Джонатан. Милый, милый Джонатан. Я уже заканчивала школу, а меня выдавали замуж. Он дарил мне подарки, а я отправляла их назад. В конце концов, даже милый идиот Джонатан понял, что он мне не нужен. И вот он спросил, чего же хочу я сама? Я бы сказала, что чтоб ты сбросился с острова, но я всегда отличалась практичностью.

Пробка из бутылки вышла с громким хлопком, а следом зазвенел бокал. 

- Милый богатый Джонатан обеспечил мне обучение в университете. О да, с какой страстью в глазах я рассказывала о своем желании стать врачом! Я была невероятно убедительна, хах. Может, я даже и не врала… Или смогла убедить и саму себя. Я даже смогла убедить себя в том, что мне и вправду нравится Джонатан. Днем я слушала лекции, а вечерами нескладные комплименты женишка. В университете рассказывали о наследственности между поколениями и унаследованием детей качеств родителей. А вечером… А потом вечером выяснилось, что у Джонатана есть наследственность к алкоголизму и физическому проявлению аргументации. Мама просила, умоляла меня терпеть, проявить  сдержанность.

Вино с ритмичным звуком лилось в бокал. И либо объем бокала был размером почти с саму бутыль, либо же алкоголь уже давно перелил за край.

- У меня горел синяк на лице, а мама просила ничего не делать. А я ее не слушала даже. Я прокручивала в голове лекцию профессора: «Яд или лекарство – это определит дозировка».

Вино, наконец, перестало литься.

- Той ночью милый Джонатан подумал, что я отвожу взгляд в пол из-за стеснительности, смущения. Мурашки по коже он принял за возбуждение, а не за озноб. Он думал, я подставляю ему шею для поцелуя, а я просто прятала от него лицо. Ему казалось, что он, наконец, овладел мной. Ах, идиот Джонатан, знал бы ты, что я просто примерно рассчитываю твою вес и дозировку. Тебе хотелось думать, что я отдалась тебе, но ведь мне всегда было легче считать с закрытыми глазами. Возможно, кто-то скажет, что я не выдержала испытание болью, что это бы не одобрил Вещий.. Но как по мне, так я справилась. Справилась на все сто. Только мама так не считала, но и вслух ничего не говорила. Она всего лишь забеременела. Да, вот так просто.

И вновь смешок, немного смягченный алкоголем.

- Она поставила на мне крест в плане социальной карьеры и решила побыстрее сделать ставку на следующего Фишера, даже если его еще нет. Вот тогда, когда округлившийся живот моей матери был заметен и за квартал, я приняла это решение, - постепенно в голосе начали проскакивать металлические нотки. Это уже не было томным мурлыканьем, по крайней мере, не полностью, - я решила, что кем бы ни был этот ребенок, он не повторит моего пути. Он будет образован, и не на деньги какого-нибудь очередного Джонатана, а на те, которые отдам ему я. Да, интересную цель я себе поставила, только с реализацией как-то не складно сложилось. Вдову бы никто не взял к себе, если только у нее не имеется наследство. И, если честно, это было взаимно: я не интересовалась богатыми семьями, а они не интересовались мною… С работой было всё иначе. Я охотилась за ней, а она плевать на меня хотела. А мать тогда еще больше плевать хотела, что я буду делать: пойду торговать собой на улице или уголь добывать.

Острые ноготки отбили ритмичную дробь по столешнице.

- И что меня привело тогда к жандармам? Плакат о найме добровольцев? Желание оказать добрую службу обществу? Или сделать улицы чуть безопаснее? А может, всё дело в форме с черной портупеей? Невероятно сексуальная. Ответ: да, всего по чуть-чуть. Но больше всего – деньги. Человек так устроен: если первое время стимул он находит сам, то потом ему нужно что-то извне. Например, отличное жалование, которое хватит двум братьям на будущее. Хотя вначале пришлось натерпеться от жирного борова, который оформлял меня и выдавал амуницию. Ему казалось, что его сальные шуточки невероятно остроумны, а мне – что у меня от них волосы жирнеют быстрее обычного. Потом сослуживцы. Я терпела их высказывания про мою задницу, грудь, милые ручки, в которых их члены смотрелись бы куда уместнее, чем моя сабля. Я могла бы любого заставить встать в колено-локтевую и попросить быть нежнее. Я Элизабет, мать вашу, Фишер. Но образ дурочки оказался выгодным. Кто заподозрит глупую милую мордашку, если какой-нибудь несчастный разделит участь Джонатана? Пусть смотрят и видят то, что им самим хочется. Я привыкла носить маски не только по ночам, пусть окружающие верят в это. Всё равно они не в силах были бы разглядеть правды, даже покажи я ее.

Металл  в голосе ослаб, и вновь вернулись текучие гласные, мурчащий тон:

-  Но Вильгельм не был таким. Он отличался от многих. И в первую очередь тем, что смотрел на меня как на того, кто однажды будет равным ему. Или же мне так хотелось думать? Хотя первый месяц я относилась с подозрением к нему: мне было тяжело поверить, что он нанял меня только потому, что я умею делать работу и делаю ее хорошо. Смешно, но я почти поверила в слухи, что доносилось до меня из-за спины: что начальнику просто приглянулась милая блондинка. Но постепенно между нами выстроилось доверие. Он доверял мне важнейшие документы и информацию, а я – истории из своей жизни. Я перевязывала его раны по утрам и не спрашивала, откуда они, а он не задавал вопросов по поводу растений в горшочках за моей спиной. Но готова ли я отдать за Овертона жизнь? Пока не уверена. Готова ли я отнять жизнь за Овертона? Определенно. И сделаю это без следа и шума, ему только стоит указать на того, кого больше не должно быть в городе.

Молчание на записи продолжалось полминуты.

- Вот. Кажется, это всё на сегодня. Эту ночь я опять не смогла уснуть, а лекарства закончились. Не забыть напомнить себе взять новые по дороге на работу.

Наконец, запись прервалась и началась по новой:

- Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Иначе чем оправдать то, что я сейчас записываю? Нормальные люди пишут о таком в дневнике, но мне хочется услышать, как звучит эта история со стороны. Моя мать…

Рука в черной кожаной перчатке резким движением остановила фонограф.
- Отвратительно звучит, - спокойным тоном сказала Лиза, только теперь ее голос звучал уже без тихих шипящих помех.

То, что не вошло в запись:

■ Элизабет левша. Это дает преимущество против девяноста процентов фехтовальщиков в Энклаве, но в виду почти нулевой практики фехтования с левшой, становится и её уязвимостью
■ Элизабет не предпочитает ни мужчин, ни женщин. Но при этом, трезво оценивает свою  привлекательность в глазах окружающих и пользуются ею, если того требует ситуация.
■ Семья до сих пор не приняла факта работы жандармом, но и помешать не в силах.
■ Мечтает вырастить коллекцию ядовитых растений.
■ Хранит свою саблю позади себя на стене, многие думают, что это лишь предмет интерьера. В тайне Лиза ждет того момента, когда ей придется вновь взять оружие в руки.
■ Каждый месяц, 20 числа (именно тогда «трагически» погиб Джонатан) Лиза оставляет на руках порезы бритвой. Когда не хватит мест, она перейдет на ноги.
■ Регулярно пишет письма братьям и передает их через учителей в школе.


ВОЗМОЖНОСТИ
Non multa, sed multum

Миссис Фишер действительно трудилась над воспитанием дочери, только русло выбрала иное: этикет, манеры, пение. В детстве Лиза ненавидела это, но сейчас, положа руку на сердце, признает, что те уроки ей пригодились.
Элизабет отучилась в школе девять лет и один год в университете на фармацевта. Проявляла особые способности к математике и ботанике, первое развило в ней крепкую память, а второе – подкованность в приготовлении чая и ядов.
Проходя подготовку к службе в жандармерии, Лиза проявила талант фехтовальщика, обрела хорошую выносливость и крепкое тело. Может вести как и слежку за кем-то, так и погоню. При этом всегда предпочтет решение конфликтов бескровным методом: где хитростью, а где дипломатией, но за оружие возьмется только в том случае, если планы А, Б и остальные по алфавиту не сработали.
У нее действительно красивый почерк и Лиза умеет невероятно быстро печатать на машинке, наравне со скоростью речи.
Знает десять способов приготовки чая, пятнадцать рецептов ядов, около двадцати методов обработки ран и синяков разной степени тяжести, и пять методов снятия головной боли с утра. Вильгельм ценит эти знания.
При себе:
Форма жандарма.
Сабля, которая украшает собой стену в кабинете.
Съемная комната в далеко не самом элитном районе Энклава. Однажды Элизабет надеется приобрести полноценную квартиру. 
Горшочек, в котором прорастает белладонна. Лиза ее ласково называет Вилли.
Острый нож для бумаг и мешочек с ядовитым порошком. Он остался еще со времен неудачного замужества.
Снотворное.
Ядовитый сарказм, которого хватит, чтоб отравить половину жандармов.


БЕСКОНЕЧНЫЕ ПОИСКИ

Отредактировано Элизабет Фишер (2020-02-17 20:51:24)

+6

2

ПОПУТЧИК
(механика случайностей)

На изящных шеях других женщин — колье и ожерелья, драгоценности, которые они прячут в шкатулки и запирают на замок. У вас в шкафу нет ящиков с двойным дном, замок же в столе — просто для проформы. Ваша память — самая большая ваша драгоценность. Всё остальное — инструмент.

Инструмент — ваши губы. Инструмент — глаза. Всё ваше тело служит вам, покуда вы бодрствуете. Но во власти беспокойного сна вы не контролируете ничего. Вы не швея, да и не смогла бы даже самая искусная из них переткать полотно сновидений. Во власти сна вам остаётся лишь запоминать.

Память — самая большая ваша драгоценность, но кажется иногда, что и проклятие тоже.

Вы играете по чужим правилам каждую ночь. И каждую ночь вас милостиво награждают за это. Милостиво, потому что сон, по большому-то счёту, ничем вам не обязан, даже если он — ваш.

Сон — растревоженная вода, но говорят, что он также — плетение переживаний и вины, над которыми вы не в силах задуматься в дневное время. Сон вытаскивает из вас всё, чего вы боитесь, всё чем дорожите и всё, чего стыдитесь.

Но когда сон вытаскивает из вашей памяти Майкла Мактавиша, вы начинаете сомневаться в этом. Вы ни секунды не жалеете об убийстве этого человека. Но он всё равно снится вам — таким, каким вы его запомнили.

Он не прятался, когда его сдали друзья. Он не бежал и не сопротивлялся. Он не называл вас мразью и не грозился отомстить вам за то, что вы обманули его. Когда вы пришли — с теми, другими, из жандармерии — он сидел в центре комнаты на твёрдо сколоченном табурете. Пальцы его лежали на грифе гитары — он хмурился, подкручивая струны. «Одна песня, ладно?» — попросил он. И он сыграл её, а потом — молча отправился вслед за вами на смерть.

Теперь он снится вам — постоянно.

Вы вопрошаете: «почему ты?». Он пожимает плечами — «Потому что ты захотела. Ты могла бы представить меня кем-то другим, даже своим Овертоном, даже женщиной. Но ты представила меня так. И вот я здесь».

Вы вопрошаете: «что тебе нужно?». Он сидит на своём облезлом табурете, со старой гитарой в руках: «Всего одна песня, милая, ладно?».

+3

3

[indent]Во сне — у тебя отнимают Вильгельма. Просто для того, чтобы посмотреть, как ты поступишь.

[indent]От умирает от болезни, умирает от яда — кажется, от твоего собственного, умирает от ножа, умирает от нелепой случайности. Вильгельм умирает снова и снова, а ты остаёшься одна.

[indent]Во сне ты пытаешься отыскать виновника, каждый раз обламывая зубы об отсутствие зацепок и фактов. У тебя нет свидетелей — чаще всего у тебя нет никого, кроме тебя самой. У тебя нет ничего, кроме знания: тот, кто это сделал, не человек.

[indent]Может быть, он выглядит как человек. Ты присматриваешься к каждому прохожему, надеясь в чужих лицах отыскать какой-то знак, но и это — бесполезно. Потому что ты не одна из тех, кто умеет смотреть. Смотрящий наблюдает за тобой с полу-улыбкой.

[indent]Ты знаешь, что он не желает тебе зла. Но он не помогает тебе, пока ты страдаешь. Может быть, потому что не его удел — помогать. Может быть, не зря ты называешь его именно так, а не как-нибудь иначе.

[indent]Вильгельм умирает снова и снова, пока ты медленно не начинаешь остывать. Это происходит так часто и так стремительно, что сознание твоё замыкается, а границы невежества смыкаются вокруг тебя. Ты не успеваешь чувствовать. Привыкаешь. Его смерть в очередной раз — просто кадр, скользящий не через тебя, а вскользь.

[indent]Смотрящий наблюдает за тобой, одобрительно кивая. Он не желает тебе зла, но причиняет боль. Боль — это не страшно.

[indent]Боль — это не страшно, если ею нужно заплатить за трезвость рассудка и ясный ум.

2-3/05/310, глава I: «да пребудет смотрящий»

+5


Вы здесь » Энклав » Канцелярия Дома Скорби » Элизабет Фишер, 26 лет


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно